Тридевятое царство. В когтях белого орла - Страница 74

Невидимые нити холода потянулись туда, где уже не может видеть глаз человека, туда, где мерно и неостановимо текут реки времени. В груди снова кольнуло, но заклинатель не обращал внимания на боль, оставалось совсем немного. Холод начал сковывать потоки времени, надо было заморозить их так, чтобы они уже не смогли оттаять, намертво. Все больше силы вливалось в необычное колдовство: с дерева упал лист и замер в воздухе, волшба начинала работать. Боль в груди исчезла сама собой, у него получалось. Еще немного холода, сковать в ледяной ловушке само время, до сей поры это не получалось ни у кого. Теперь оставалось самое сложное: надо закрепить колдовство, иначе оно быстро оттает, и время снова потечет. Нужно отдать ту часть, которая досталась ему стараниями матери, тщательно соблюдавшей все необходимые условия. Ключ, на который намертво можно закрыть этот необычный замок, тот ключ, которого не было у его предшественника.

Великий колдун стоял посреди небольшой опушки, деревья здесь теперь никогда уже не сгниют. Морозко похлопал рукавицей по березке, заклинание удалось, он будет жить. Захотелось даже крикнуть что-нибудь радостное, но неожиданно его отвлек звук, который он ожидал услышать здесь, в лесу, меньше всего. Если бы сзади раздался рык медведя или рычание волка, это было бы понятно, но вместо этого веселый детский голос произнес:

– Ух ты, дедушка, вот это было здорово!

Мороз медленно повернулся и увидел именно то, чего боялся. Из-за березы выглядывала девочка, с восхищением глядя на него.

– Ты кто такая?

– Я чего, – махнула пигалица рукой, – а ты бы себя видел… вокруг снежинки кружились хороводом, потом свет такой и – бах, лед трещит, все сверкает, потом снова снежинки… Ух.

– Ты чего же это, за мной шла?

– Ага, – улыбнулась девчонка, – ты интересный. Как в лес отправился, я сразу смекнула: идет творить какое-то колдунство необычное. А я страсть как всякие колдунства люблю, просто обожаю.

– Как тебя родители-то в лес отпустили?

– Нету родителей, – вздохнула девчушка, – мамка еще несколько лет назад померла, а батю ягговский медведь задрал, когда битва была.

Девочка ненадолго загрустила, но тут же в ней снова проснулся живой интерес:

– А ты что такое колдовал?

– Ну почему ты пошла за мной, почему не играла с другими детьми или еще чего…

На Морозко наползал тихий ужас: место, где пряталась преследовательница, как раз входило в круг его чар.

– Да ну их, – ребенок махнул рукой, – все говорят, что я дурочка.

«Конечно, дурочка, еще какая… Теперь ты никогда не вырастешь, никогда не повзрослеешь, никогда не родишь детей…» И виноват в этом он, Морозко. Какой кошмар…

– Дед, ну чего ты побелел весь? Все ведь хорошо. Расскажи, что за колдунство-то здесь было. Ужас как хочется знать.

«Верно, ужас. Как же я мог… И обратно – никак, необратимое заклинание запечатано на ключ, который теперь сломан навеки».

– Тебя как зовут?

– Не скажу, – девчонка показала язык, – зови дурочкой, как другие.

– Ты за вот этой березой стояла, когда вокруг меня снежинки кружились, точно тут?

– Точно тут. Дедушка, ты меня пугаешь… почему у тебя такой взгляд жалостный? Что со мной?

«С тобой беда».

– Ты… изменилась.

– Только не нос, – охнула девчушка, – сотвори мне льдинку, чтобы отражала, я знаю, ты можешь.

– Нет, с лицом у тебя все в порядке, – поспешил успокоить Морозко, быстро наколдовав плоскую льдинку, в которой можно было увидеть отражение, как в воде.

– Нос вроде бы в порядке, – новоявленная бессмертная внимательно рассматривала свое отражение, – нос у меня в маму, красивый, курносый, с веснушками.

– Понимаешь ли, – Морозко все никак не мог придумать, как же сказать своей невольной спутнице, – ты стала бессмертной. Как бы.

– А если мне голову отрезать, – тут же с детской непосредственностью осведомилась собеседница, – я тогда без головы буду ходить?

– Нет, тогда умрешь, – растерялся Морозко.

– А говоришь, я стала бессмертной… – Ребенок выглядел разочарованным.

– Просто ты никогда не повзрослеешь. Никогда. И старость тебе не грозит.

– Обалдеть, – обрадовалась девчушка, – это же мечта! Никогда не стану морщинистой старой каргой, и от старости, говоришь, тоже не умру?

– Нет.

«А еще ты никогда не влюбишься. Никогда не познаешь радости материнства. Никогда не услышишь смех своего ребенка. Я просто чудовище, как я мог… Надо было осмотреть полянку, прежде чем начинать, еще несколько мгновений я мог протянуть…»

– Ха, – девочка весело показала кому-то воображаемому язык, – вот вам и дурочка. Вот вам и «не ходи за этим странным дедом». Ты меня заморозил? Как снег?

– Что-то вроде, – вздохнул волшебник. Не будешь же ребенку объяснять все подробности колдовства…

– Была дурочка, стала снеговая дурочка.

– Снежная, – поправил волшебник.

– Снеговая, – уперлась девочка, – я снегодурочка теперь. Снегдурочка. Повтори!

– Снег… не буду я такое повторять.

– Давай, – подначила нахалка, – а то обижусь, что ты меня заморозил.

– Снег…. урочка, – неохотно произнес Морозко невнятно.

– Плохо, будем тренироваться. А тебя как зовут?

«Морозко? Нет, Морозко был молодой. Воевода Мороз?»

– Мороз. Меня зовут Мороз.

– Морозный дед, и Снегдурочка. Мы теперь команда! – засмеялась курносая, ее глаза озорно сверкнули. – Давай злодейства всякие совершать.

Ребенок еще не видел толком злодейства, поэтому они кажутся ей привлекательными и необычными. Не от внутренней злобы, а просто по незнанию. А вот он, пусть и глазами белого колдуна, видел настоящие злодейства. Например, создание того же великана-гримтурса. Его снова чуть не вывернуло наружу от осознания того, что делали с людьми, чтобы получить из них этих ледяных чудовищ.